Диктатура адмирала Небогатова - Страница 59

Распрощавшись с лейтенантом, Чагин вернулся на крейсер. Отметив несколько мешков с сахалинским углем, взятых из разных партий, для демонстрации в штабе Тихоокеанского флота, кавторанг открыл один мешок, затем второй. В принципе, на первый взгляд опытного морского офицера, – уголь нормальный, годится для прожорливых топок крейсеров и броненосцев.

– Приходько, – распорядился Чагин, – скажи палубным, прибрать эти мешки отдельно и чтоб не смешивали, не распотрошили. Усами отвечаешь!

– Почему усами, Вашбродь?

– Не голову же тебе отчекрыживать, если уголь, который будет сам адмирал Небогатов рассматривать на предмет использования для флотских нужд, прибудет во Владивосток в ненадлежащем состоянии. А усы – в самый раз срезать. Перед строем!

Кондуктор Приходько, устрашённый перспективой вызвать гнев обожаемого адмирала и лишиться растительности, лихо ухватил по мешку под мышку и поволок ценный груз в боцманскую «каморку»…

И Стемман и Чагин ожидали встречи с японскими крейсерами. Наверняка Камимура, получив известие о приходе в Корсаков двух не самых мощных русских кораблей, стягивает свои силы к проливу Лаперуза.

Хотя, неприятель мог и заподозрить в демонстративном прохождении в Корсаковский пост ловушку – заманивают русские на позиции изготовившихся к атаке подлодок, отрепетировали удар из-под воды на несчастном «Фудзи», хотят повторить. Тогда Камимура близко не сунется, блокирует пролив и будет вести наблюдение миноносцами.

Но в том то и дело, что пара повстречавшихся поутру миноносок, убежавших на предельном напряжении машин от грозного «Богатыря», была единственной замеченной как сигнальщиками с крейсеров, так и дозорными катерами «Южно-Сахалинского особого района».

Японцы пропали. И это нервировало куда сильнее, чем маячь на горизонте «Идзумо» с «Ивате».

Передислокация второго боевого отряда Соединённого флота Японской империи в Хакодате прошла за сутки до рейда «Богатыря» и «Алмаза», сейчас пролив Лаперуза перекрывали лишь две старых канонерки и десяток миноносцев-«второклассников».

Знай об этом Стемман – непременно устроил бы загонную охоту на неприятеля, неспособного убежать от шустрого после ремонта и докования «Богатыря».

Но, не посвящённые в оперативные планы командования Соединённого флота Чагин и Стемман, решили прорываться через пролив ночью, узлах на десяти, дабы и искорки из труб не выскочило. «Алмаз» принял на борт двух офицеров и семь солдат, нуждающихся в квалифицированной медицинской помощи: сложные переломы, скоротечная чахотка, проблемы с сердцем – не всем подходил суровый климат каторжного острова. Больных ждал Морской госпиталь Владивостока и плавучий госпиталь «Орёл».

Кстати, Небогатов перевел командира госпитального «Орла» кавторанга Лахматова в штаб Тихоокеанского флота на спешно выдуманную должность по взаимодействию с Маньчжурской армией. Якову Константиновичу было клятвенно обещано звание капитана первого ранга по итогам войны и председательство в «Товариществе Офицеров Флота» – ТОФ. Впрочем, председательствовать в ТОФ Лахматов уже начал, приобретя для товарищества трофейный пароход «Ольдгамия» столь удачно запризованный 6 мая «Уралом» под командованием Владимира Ивановича Семёнова.

Небогатов недрогнувшей рукой подписал заключение, что «Ольдгамия» пару раз «проскребла» днищем Татарский пролив и восстановлению подлежит с трудом превеликим. Потому Лахматов, точнее подставной купец, приобрёл трофей вместе с якобы подтопленным и некондиционным грузом за смешные 2305 рублей и «спешно отбыл» в Николаевск, дабы «восстанавливать» пароход.

Дотошный юрист-законник с отряда Клапье де Колонга, приехал вместе с Константином Константиновичем во Владивосток, а контр-адмирал Игнациус, посвящённый в дела «морской масонской ложи» (так Небогатов именовал тайное сообщество офицеров флота) освидетельствовал судно на месте, в Николаевске и поддержал решение командующего.

Разумеется, всего этого Чагин не знал, но поставленный на прикол госпитальный «Орёл», с которого НЕ демонтировалось первоклассное наисовременнейшее оборудование, как бы намекал – флот готовится к большой драке и плавучий госпиталь стократ важнее лишнего вспомогательного крейсера.

Для «чахоточных» отвели отдельную палату в лазарете, экипаж «Алмаза» получил профилактики ради по лишней чарке, по огромной луковице и по головке чеснока.

Стемман, понаблюдав в бинокль как «сахалинцы» под предводительством лейтенанта Максимова споро утаскивают куда то вглубь острова шестидюймовые орудия, запросил семафором «Алмаз» – не заметили ли сигнальщики крейсера подозрительные дымы в заливе, не наблюдается ли работа вражеских радиостанций. Получив отрицательный ответ Александр Фёдорович замысловато выругался и отдал приказ начать движение – «ждать у моря погоды» и крейсера Камимуры можно было сколь угодно долго, но коль враг не проскочил с востока на запад, а дозорные катера и наблюдательный пост на мысе Крильон, связанный с Корсаковским постом телефонной линией (предмет особой гордости Максимова и Арцишевского) всяко бы дымы обнаружили, неужели проморгал вражина, отстаивается в Немуро?!

На семнадцати узлах крейсера рванули в пролив, проходя южную точку острова, получили успокоительный семафор от наблюдателей – ни крейсеров, ни миноносцев противника не наблюдается. Такое сообщение вывело Стеммана из себя. Где паршивые японские миноноски, которые должны «сесть на хвост» русским и информировать об их движении Камимуру. Каперанг было повёл крейсер на север, намереваясь обогнуть остров Монерон и дождавшись сумерек, «просочиться» меж вражеских дозоров. Но проклятая неопределённость и разболевшаяся нога сводили с ума. Александру Фёдоровичу почему-то вспомнилось то утро, когда он уступил адмиралу Иессену и «Богатырь» налетел на камни. Нет, к чёрту ночные шараханья на десяти узлах – идём прямо сейчас полным ходом, ну пускай на семнадцати, более «Алмазу» вытянуть трудно, прямиком во Владивосток. По кратчайшей. Встретим засветло Камимуру – так обнаружим его броненосцы второго класса на значительном расстоянии, убежим.