– Теперь-то вы понимаете, Виктор Сергеевич, почему я так нецивилизованно обошёлся с вражеским разведчиком? Были у нас сведения, что попытаются азиаты убить Небогатова. И тут ваша стрельба прямо у военной гавани…
– Сомневаюсь, Евгений Владимирович в террористических умыслах шпиона. Такие агенты у японцев на вес золота. Не захвати его сегодня, многие годы, десятилетия жил бы во Владивостоке под личиной Огородникова. В гильдейские купцы вышел, поставщиком флота запросто бы стал. Резидент он, не террорист. Матёрый вражина.
– Да, матёрый, но ведь обнаружил себя, попал под ваше наблюдение. А всё отчего? Да оттого, что мелочь шпионскую, китайско-корейскую загнали в лагеря, тут спасибо англичанам, их драгоценный опыт в войне с бурами переняли. И остался в одиночестве японец, лишился глаз и ушей. Помощники то все под присмотром, вот и сам начал бегать по городу, наследил, оказался в сфере вашего внимания. То-то же, Виктор Сергеевич, сработала «диктатура Небогатова»!
– Полно, Евгений Владимирович, я только приветствую инициативу командующего флотом по обеспечению безопасности крепости Владивосток и прилегающих районов. Но удивляет, как Николай Иванович мог на такое решиться! Пренебрёг осуждением так называемой «прогрессивной общественности», наплевал на протесты дипломатов, не стал дожидаться высочайшего одобрения…
– А мы все такие, «небогатовские», разве не замечали? – Свенторжецкий повернулся к жандарму. – А всё потому, что Небогатов флот со дна морского вытащил. Не поступи он вопреки всем инструкциям и предписаниям, не рискни, то офицерам и матросам суждено было героически и бесполезно погибнуть во чреве броненосцев и крейсеров, пытаясь «овладеть морем в решающем сражении». Покойный Рожественский, свято соблюдая букву и дух высочайшего повеления, гнал эскадру в Цусимский пролив. С транспортами, с тихоходными броненосцами береговой обороны. Со снарядами, которые, как уже здесь, во Владивостоке стало ясно, – ни к чёрту не годны! Небогатов сыграл по-своему. И выиграл! Оттого авторитет Николая Ивановича так непререкаем.
– То-то я смотрю, матросы с прорвавшихся в мае броненосцев поначалу резко отличались от экипажей владивостокских крейсеров. Все какие-то неистовые, как с того света выскочившие. Нас ещё удивляло, как резво они морды бьют в кабаках агитаторам из числа гарнизона крепости и штатских революционеров.
– Ну, «Громобой» да «Россия» с «Богатырём» тоже быстро стали небогатовскими, – кавторанг довольно рассмеялся, – да и громкая, показательная отставка генерал-адмирала ясно дала понять, после войны флот будет реформирован. И Николаю Ивановичу в деле преобразования флотского хозяйства роль отводится немалая. И мы, войну прошедшие офицеры, за своего адмирала чёрту рога обломаем, тем более отдельным вельможам их куриные головёнки. Это я вам откровенно говорю, Виктор Сергеевич. Военно-морские силы государства – самое современное и передовое, что есть у страны. Флот – соединяет в себе наисовременнейшие достижения технической мысли, высокое искусство дипломатии (одна «демонстрация флага» дорогого стоит) и флот же задаёт работу отечественной промышленности, не менее железнодорожного строительства стимулирует превращение аграрной России в современную, развитую державу.
– Экий вы поэт, пропагандист-милитарист, воспевающий пушки на кораблях, российский Киплинг, – подполковник уважительно, но с улыбкой ответил на пламенный спич Свенторжецкого…
Прибыв в штаб флота, офицеры озаботились сохранением шпиона в более-менее приличном состоянии. Из уважения к офицерскому чину (тут поверили раненому на слово) наручники сняли, но вторично вкололи лазутчику изрядную дозу морфия. Жандарм только головой качал, наблюдая за кавторангом, подсадившим в палату-камеру к сомлевшему японцу, под видом фельдшера, прапорщика из вчерашних студентов, немного знающего язык врага. Учёный прапор должен был слушать и записывать возможный бред самурая.
Небогатов к удаче жандармов и контрразведки отнёсся, вопреки ожиданиям, прохладно: махнул рукой, пообещал завизировать наградной лист и заперся с Клапье де Колонгом в кабинете, поставив на входе кондуктора Приходько, напрочь закрывшего «туловом» дверной проём.
Подумать было над чем. Завершающий аккорд войны, наверняка случится здесь, под Владивостоком. Пока есть хоть малейший шанс нанести поражение русскому флоту, островитяне постараются его использовать.
– Константин Константинович, – контр-адмирал встрепенулся, – пришла пора ваш план задействовать. Вам и карты в руки, командуйте.
– Почему же мой, Николай Иванович, идея кавторанга Беклемишева, я лишь…
– Не скромничайте, полный расчёт сил и средств, взаимодействие подводников с береговыми постами наблюдения и прочая и прочая – всё вашими трудами делалось. А вывести загодя на позиции подводные лодки и попробовать «зажать» броненосную неприятельскую эскадру, между минными заграждениями и подводными миноносцами, то любой гимназист, начитавшийся «Новое время» предложит. Но именно вы, любезнейший Константин Константинович переплавляете теорию в практику. План великолепный, будем надеяться, сработает, поймаем «Микасу»…
– Разрешите исполнять?
– Да не спешите вы, словно мичман юный. Завтра поутру и начнёте осуществление своего «Капкана». А пока, господин начальник штаба Тихоокеанского флота, сходите к шифровальщикам, отправьте Игнациусу с Брусиловым срочную депешу. «Олег», «Аврора» и «Светлана» утром восьмого сентября 1905 года, крайний случай – в полдень, должны выйти во Владивосток. Идти экономическим ходом, беречь машины, вероятна встреча с японскими крейсерами в заливе Петра Великого. Ну и особое внимание на готовность к отражению атак миноносок неприятеля. Начальником отряда назначается капитан первого ранга Добротворский.